На пути «Тайфуна» - Страница 116

116

— Хорошо, попробую объяснить вам на пальцах. Допустим, вы поймали отряд немцев, которые сожгли деревню вместе с жителями. Ваши действия?

— Всех расстрелять.

— То есть никакого расследования? Но ведь у них есть тыловики, которые в убийствах не участвовали.

— Они пособники террористов, в смысле, преступников, и не попытались помешать им. Да уже за то, что они на нас напали, их можно было бы без суда и следствия расстреливать. Если мы этого не делали, то лишь для того, чтобы другие немцы не боялись сдаваться в плен.

— Ладно, расстреляли. А среди них еще были наши граждане — полицаи. Они-то к нам не вторгались.

— Этих повесить. Предатели, участвующие в убийстве своих сограждан, еще хуже оккупантов.

— Как я понял, следствие здесь тоже проводить не будем? А вот если нам надо узнать, куда направились остальные полицаи. Вдруг, еще одну деревню жечь? Как будем допрашивать задержанных, в смысле пытать их можно?

— Разумеется.

— Ну вот вы и попались. Вы же знаете, что многие старосты и полицаи добровольно вызвались на эти должности по предварительному поручению наших органов. Так сказать, наши агенты. И вообще, лишь несколько процентов из них после войны были осуждены. Сами все это рассказывали. Так зачем же их сразу пытать и казнить? Сначала надо все тщательно выяснить. Вот такие же горячие головы как вы, и взялись с энтузиазмом за репрессии в 37-м. Они тоже были уверены, что предателей жалеть нельзя, и нужно казнить. А перед этим долго пытать, чтобы узнать о всех членах их преступной организации. И когда они несли своему руководству списки признавшихся в преступлениях, то искренне недоумевали, почему их не утверждают. А сам Хрущов ведь никого не бил, не арестовывал. Ему говорили, что нашли преступников, и он верил. Заметьте, не карьеру делал, а искренне верил. И чтобы их наказать даже готов был пойти на конфликт со Сталиным. И точно также, как вы сейчас, приказывал пытать предателей, чтобы раскрыть все нити заговора.

— Ну ладно, допустим он верил следователям. Но этих изуверов действительно нужно наказать. От первого до последнего.

— Всех ли? Вот расстреляли Ежова, и вместе с ним было осуждено порядка тысячи следователей. Я постараюсь сделать все, чтобы посадили еще столько же. Чувствуете вы от этого радость?

— Честно говоря, не очень. Да и цифры не впечатляют

— Уж извиняйте, мильена следователей у нас нема. Но в своем большинстве они просто выполняли приказания. А вот обычные граждане, которые строчили доносы, действовали так по своей инициативе. Помните наш разговор про Таубина? Другие конструкторы если и не были в этом замешаны, то по крайней мере не захотели ему помочь. Или наш космический гений Королев. Те кто его избивал, уже наказаны, но вот что делать с его коллегами, писавшими доносы? Вдруг кто-нибудь в будущем станет академиком, очень полезным для страны.

— Так это что, выходит по большому счету, почти никто наказан не будет?

— Увы, но это так. Иначе придется поднимать новую, еще более сильную волну репрессий. Считайте, что это была гражданская война, и все ее участники получили амнистию.

— Стоп, но среди осужденных по пятьдесят восьмой статье массовой амнистии не было.

— По ним начали работу, но на это потребуется время. Ведь придется вдумчиво и кропотливо пересмотреть свыше полумиллиона дел. А когда закончат с живыми, начнут пересматривать дела расстрелянных. Чтобы все это раскопать, потребуется не один год. К тому же вы предложили всех старых следователей расстрелять. Или уже передумали?

— Ох, товарищ капитан, распорядитесь, пусть мне тоже нальют чая, — несколько неуклюже попытался я вывернуться из трудной ситуации.

— Или вот вам другой пример. Мы проанализировали все сведения по генералу Власову, и решили, что при определенных условиях его можно оставить даже в действующей армии. Все-таки способности у него выше среднего, и послужной список хороший. До сих пор за ним числилось только одно небольшое прегрешение. Когда он командовал вашим 215-м полком…

— Пффф, кхаа кхаа.

Соколов растерянно помахал обожженной рукой, чтобы охладить ее. Сам виноват, зачем такое говорить, когда я пью горячий чай.

— Когда это он нашим полком командовал? — Наконец, с возмущением спросил я.

— В тридцать седьмом году. А что вы удивляетесь, все генералы когда-то были полковниками, и из-за системы ротации кадров командование частей менялось довольно часто.

Беседа затянулась допоздна, и возвращаться обратно пришлось уже в сумерках. Хотя я уже нашел с моей лошадкой общий язык, но все же предпочитал не спеша трусить, и не пытался пустить ее рысью. Рядом со мной ехал сопровождающий боец, внимательно поглядывающий по сторонам. Погрузившись в свои мысли, я проехал уже половину пути, как вдруг тишину нарушили выстрелы, раздавшиеся со стороны села Плицино, где как я знал, располагались склады нашей дивизии.

— Зенитки 37мм — машинально отметил я — и пулеметы. Наверное, «Раму» шугают.

— Вряд ли, товарищ старший лейтенант, — отозвался красноармеец, «Рамы» высоко летают. Из пулеметы их не достанешь. Наверно, какой-нибудь шальной бомбер решил вылететь, пока погода позволяет.

— Нет, — покачал я головой, — облака там плотные, через них ничего не видно. Так что корректировщик все равно должен опуститься низко. А был бы бомбардировщик, мы бы уже услышали взрывы.

Рассуждая таким образом, мы тронули поводья, и собрались снова ехать дальше, как вдруг гудение самолета, до этого еле слышное, стало приближаться. Расчехлив бинокль, я нашел быстро растущую точку, которая целенаправленно летела вдоль дороги.

116